Все Новости Статьи Интервью Репортаж Анонс Литературный Багаж

«Банальный вопрос»: как непонимание современного искусства влияет на зрителя?

29 февраля 2016, 16:33

В рубрике «Банальный вопрос» мы задаем глупые или нелепые на первый взгляд вопросы экспертам и деятелям культуры, но всегда из-за этого «детского» любопытства нам удается получить для наших читателей свежие, интересные и небанальные философские мысли, способные разрушить сложившиеся стереотипы о современной культуре и помочь лучше понимать искусство.

Этот выпуск посвящен проблеме непонимания смыслов, заложенных в произведения современного искусства, с которой часто сталкивается зритель. Один из родоначальников московского концептуализма Андрей Монастырский считал, что если работа художника понятна сразу, то у зрителя «никакой эстетической работы в сознании и в чувствах нет».

Екатерина Фролова поговорила с такими известными и влиятельными деятелями искусства, как Ольга Свиблова, Александра Обухова и Василий Церетели, чтобы узнать, действительно ли непонимание влияет на зрителя не меньше, чем понимание.

Michael Landy, инсталляция Фома неверующий (saints alive)»

Ольга Свиблова, основатель и директор Мультимедиа Арт Музея Москвы

Непонимание вообще плохо влияет на людей. Но непонимание есть основа развития коммуникации, как говорил Юрий Лотман (известный русский культуролог. — Прим. «365»). Современное искусство — это язык, который чрезвычайно быстро меняется. Поэтому, если я пытаюсь говорить с китайцами и не понимаю их — это не повод сердиться на китайцев. Непонимание китайского языка может также осложнить нашу ориентацию в Пекине или привести к заказу в меню не того блюда. Но в этом виноваты не китайцы и не китайский язык, а наше незнание китайского языка. Поэтому, если мы не понимаем какой-то язык, мы либо пытаемся его выучить, либо выбираем ситуации, где можем обойтись без него. То есть, условно говоря, не едем в Китай и не заказываем там в китайском ресторане китайские блюда. У зрителя есть выбор: или пытаться понять язык и делать определенные усилия, с этим связанные, или просто не ходить на выставки современного искусства, потому что он не обязан на них ходить. Непонимание современного искусства никак не влияет на зрителя, потому что само по себе искусство — это символический объект, и оно ни на кого не влияет, если соблюдена техника безопасности в музее или любом другом экспозиционном пространстве.

Инсталляция «Взрыв художника» Ай Вэйвэя на 55-й Венецианской биеннале

Александра Обухова, руководитель научного отдела Музея современного искусства «Гараж»

Непонимание – мощнейший двигатель осознания смысла произведения искусства. Как только открытый, искренний человек говорит: «Я не понимаю, что передо мной», он тем самым объявляет о своем намерении разобраться, понять предмет. И тогда искусство раскрывается для него во всей своей полноте. Что же касается людей, не готовых к новому, закрытых, нетерпимых людей, то непонимание того, что они видят, в частности, непонимание основ и сути современного искусства просто раз и навсегда закрывает для них тему. Непрозрачность для понимания, герметичность произведения современного искусства, на самом деле это одно из важнейших его качеств. В значительной степени актуальные русские художники воспринимали непонимание как одно из положительных свойств работы. Андрей Монастырский, классик московского концептуализма, сказал, комментируя свои объекты: «Если при обращении с ними возникает вопрос «Что это такое? Я не совсем понимаю, в чем тут дело» или лучше всего «Наконец-то я не понимаю, что это такое» — тогда хорошо, тогда они срабатывают, как надо». Это эффект «позитивного непонимания», который должен быть присущ любому хорошему произведению современного искусства. Если зритель готов к новому, готов размышлять о том, что выглядит как нечто чужое, незнакомое, и чувствовать что-то по поводу того, что находится за пределами обыденности, тогда у него есть шанс прорваться на более высокий уровень понимания реальности, не только современного искусства.

Современное искусство не создается для любования. Его вещи – не предметы радостного узнавания. Нет ничего более далекого от простых удовольствий, чем современное искусство. Оно для того, чтобы задействовать как можно больше человеческих ресурсов, то есть не только глаз (то есть чувство), но и разум. Оно призвано заставлять смотрящего думать. С другой стороны, всё ли понимает зритель, когда смотрит на «Троицу» Рублева или «Меланхолию» Дюрера? Признаюсь, я сама далеко не всегда понимаю, что вижу на выставках современного искусства. А когда мне всё ясно, то мне неинтересно.

Томас Хиршхорн, «Срез»

Василий Церетели, исполнительный директор Московского музея современного искусства (ММОМА)

На мой взгляд, образованный человек должен разбираться в среде, которая его окружает, в ситуации и действительности. Искусство сегодня это то, чем дышат современные художники, то, чем пропитана действительность, которая окружает каждого из нас. Тот человек, который стремится быть свободным, образованным и интеллигентным, хочет достичь успеха в карьере и в личной жизни, необязательно должен разбираться и быть профессионалом в искусстве. Он просто должен посещать музеи, много читать, интересоваться искусством в принципе, современной музыкой, литературой. Конечно, можно игнорировать всё и никуда не ходить, не работать над собой, но это просто показатель уровня человека, его развития. Поэтому очень важно, чтобы дети развивались уже с детства, в школах и образовательных учреждениях были созданы курсы по интеграции в современное искусство и культуру, в принципе в историю искусства в целом, чтобы человек знал и понимал культуру. Осознание и переживание таких вещей делает нас добрее, умнее, более приспособленными к любой ситуации в жизни. В противном случае, мы видим множество примеров, когда люди становятся легкомотивируемыми к неправильным действиям, много и того, как люди не ценят то, что было создано раньше, и то, что создаётся сейчас, не ценят труд и талант, который их окружает. Такое общество неминуемо превратится в варварское и безкультурное.

Фолкерт де Йонг, The Shooting..At Watou

Юлия Грачикова, куратор и заместитель руководителя отдела образовательных программ Музея Москвы

За последние годы институции переживали несколько этапов стратегий взаимодействия со зрителем. Говоря о российском контексте, стоит напомнить, что долгое время аудиторией художественных проектов были профессионалы и художественная тусовка. В 2010-е годы и даже чуть раньше московские институции переживали повышение интереса к современному искусству как формату досуга, необходимому модному атрибуту жизни «светской» публики. Этот процесс запустил «популяризаторские» инструменты, в том числе связанные с упрощением «языка» взаимодействия: армии медиаторов и экскурсоводов, максимально доступные концепции, звездные имена, «места для селфи» на выставках и прочее. Стало ли современное искусство понятнее и доступнее за счет этого — спорный вопрос. Упрощение в данном случае работает скорее не «за», а «против» художественных проектов. Современное искусство использует большое количество информационных источников, апеллирует к философии, истории искусства и истории в целом, к политическим, социальным и экономическим процессам. Для зрителя взаимодействие с искусством — это не меньшая работа, чем для художника. Непонимание в данном случае провоцирует желание анализа, формулировку позиции, отношения не только к конкретной художественной работе или высказыванию, но и к определенным проблемам или идеям, затронутым этой работой. Элитарность искусства заключается не в «закрытости» от широкой публики, а в требовательности к интеллектуальной подготовке, в требовательности к работе с сознанием и с познанием. И в данном случае непонимание дает больше, чем понимание. Современная культура страдает от «политики поп-корна», в которой человек не совершает никакого усилия в интеллектуальном потреблении. Отказ от «непонятного», сложного становится причиной деградации. Другая сторона этого вопроса, что «непонимание» ведет к отторжению, отказу по взаимодействию и резкой критике современного искусства. Но я уже не раз говорила, что и традиционное классическое искусство требует подготовки и точно так же может провоцировать непонимание. А эффект, который это «непонимание» вызывает, напрямую зависит от «качества» зрителя и аудитории. Так что я всецело и полностью за «непонимание» как эффективный инструмент стимулирования сознания и познания.

Ай Вейвей, FOUNTAIN OF LIGHT

Наталья Литвинская (Григорьева), основатель и куратор Центра фотографии имени братьев Люмьер

Наверное, мы можем отвечать только за непонимание нашим зрителем и посетителем конкретных выставочных проектов. Непонимание искусства в целом, надеюсь, в этом мире не происходит. Выставка — это не просто группа работ, развешанных по музейному принципу. У любой выставки, как и любого произведения, есть идея, которую мы пытаемся донести, и это как раз то, ради чего мы эту выставку и делаем. Непонимание или недопонимание может возникнуть лишь в том случае, когда выставка просто не реализовала ту самую идею, о которой мечтала. Куратор либо делал выставку для себя и своей близкой аудитории, либо просто был не способен к её реализации. Как результат, зритель остался в заложниках ожиданий с купленным билетом на выставку в руках и с чувством, что он потратил зря время, а иногда с более горестными ощущениями. Я не очень согласна с какими-то жесткими градациями на не современное и современное искусство, особенно, когда идет речь о ярко выраженном недопонимании последнего. Я не могу вспомнить период в своем детстве, когда все понимали то искусство, которое показывала Третьяковская Галерея в своих основных залах или всеми любимый Пушкинский музей. К тому же, в то время музеи не так открыто шли к своим посетителям в области их обучения, но сегодня всё, что происходит вокруг музейного пространства, — это колоссальный позитивный этап в московской жизни. Искусство даже не идет, а бежит к московскому посетителю, неся ему то, о чем не скажут и не напишут, пытаясь быть честным и актуальным. Художник становится востребованным, его идеи и высказывания и есть тот строительный материал, который куратор несет открытому к нему посетителю. Именно куратор должен сделать посещение выставки гармоничным, а художника я бы оставила в покое и дала ему возможность делать то, что он не делать не может, иначе искусство исчезнет, и останутся только красивые и веселые картинки, хоть и всем понятные, но никому не нужные.

Аристарх Чернышев и Алексей Шульгин, инсталляция «Большой говорящий крест»

Анатолий Осмоловский, лауреат «Премии Кандинского» 2007 года в номинации «Художник года», один из самых ярких представителей Московского акционизма, ректор Московского института современного искусства «База»

Современное искусство, как и все изобразительное искусство, отличается от всех других видов, таких как литература, театр, музыка и кинематограф, тем, что оно имеет отношение к созданию уникальных предметов. Это дает ему большую независимость от публики. Чтобы художник жил и работал, ему необходимо иметь одного или трех богатых поклонников, которые будут покупать его произведения искусства и давать ему возможность работать. Независимость от публики и является основной причиной того, что современное искусство наиболее экспериментальное из всех других видов, которые существуют в данный момент. Естественно, что эксперимент и создание необычных объектов влечет за собой создание сложного научного языка для их описания. Многие зрители, сталкиваясь с непонятными объектами современного искусства, надеются получить разъяснения в различных текстах, которые также оказываются «герметично закрыты» для понимания. Современное искусство — очень строгая дисциплина, здесь невозможно заниматься, как говорится, «что хочешь, то и делаешь». В современном искусстве, как в науке, физике или математике, есть определенные алгоритмы решения, но в искусстве свобода и пространство решений больше. Если люди хотят в этом разобраться, они могут. Я считаю, что для этого потребуется около двух лет. Во-первых, необходимо аналитическое понимание истории искусства, а, во-вторых, — насмотренность. Не существует сильного различия между современным искусством и классическим. Это взаимосвязанные вещи — современное искусство появилось из классического и является его составной частью. Поэтому насмотренность очень важна именно в классическом искусстве. Надо хорошо знать классическое искусство, понимать принципы его развития и исторической трансформации. В искусстве очень высокий процент доходности, если инвестировать в перспективных художников. Их работы поначалу могут стоить дёшево, но через 10 лет, они могут стоить уже в 1000 или в 10 000 раз дороже. «Закрытость» и «непонятность» выполняют очень важную роль отсеивания различных спекулянтов, людей, которые хотят заработать легкие деньги на искусстве.

Инь Сючжэнь, инсталляция Температура

Константин Гроусс, художественный руководитель, директор международного культурного проекта «Арт-Резиденция» и проекта ZERO Dance Gallery

Мне бы хотелось ответить так: зритель бежит в библиотеку или к своему учителю с вопросом «Что это было?» Однако бегут не все. Личный опыт и культурный багаж определяют реакцию на непонимание. Понять возможно всё и всех — от художника зависит, сможет ли он возбудить это «Хочу понять» в сознании аудитории от созвучия культурных кодов. Искусство — это язык художника, поэтому не Что и Как, а Кто определяет мощь медиума, которым художник является, соединяя различные области знания. Зритель отличается от зрителя по остроте зрения и слуха, совокупности жизненного опыта и настроения в моменте. Многие попытки прогнозировать однозначную реакцию зрителя терпели фиаско даже у самых безупречных художников. Как в области визуального искусства, так и в областях театра, танца, музыки. Поэтому реакция на искусство зависит от реакции на медиум (совокупный культурный код художника и его произведения. — Прим. Гроусса.), в том числе на личность самого художника, который в искусстве, особенно современном, важнее своего языка. Лучшей реакцией, на мой взгляд, была бы попытка зрителя передать послание художника своими словами. Поэтому утверждение «А я тоже так смогу!» считаю вполне достойным следствием непонимания, ибо возбуждает встречный вопрос внутри — «А смогу ли?»