Причуды Барселоны: опасный Баррио чино

На улице +30. На мне шелковая юбка-миди, рубашка без рукавов и балетки. Волосы в пучке. Вокруг — огромное количество полураздетых девушек и не менее оголенных габаритных испанских женщин. Бульвар Рамбла, центр Барселоны. Третий по счету выкрик «Gua-ppaa!» адресуется именно мне. Переводится на русский как «красавица». Вроде бы безобидный комплимент, даже приятно, не то что такое родное и исконное «Эй, дэвущк!» в Москве. Но есть один нюанс, о нем я скажу чуть позже. От Бланеса, небольшого курортного городка, до столицы Каталонии, то есть Барселоны, ехать на комфортабельном (и это действительно так!) поезде около часа, на машине — 40 минут . Полчаса  займет путешествие на мопеде – основном средстве передвижения в северной части Испании. Перед очередным интервью русскоговорящий друг перехватил меня на машине по пути из Ллорета дель Мар (тоже курортный городок) в Бланес, чтобы отвезти в Барселону со всеми удобствами – как никак, деловая встреча требует определенного дресс-кода. К слову сказать, если включить кондиционер, а потом выйти на улицу, то вполне можно подхватить воспаление легких. Поэтому в белом «Пежо» открыты два окна, в одно из которых Боба (это испанский транслит русского имени Вова) курит свои сигареты за 4,5 евро.

— Это уже вторая пачка за день, Боба! Не жалко денег?

— Мне их из Андрорры привозят, там раза в два дешевле будет.

Попутно мы обсуждаем предстоящий вечерний коктейль. За последние 10 минут Боба крикнул «Gua-ppa!» уже три раза. Тут- то я и призадумалась, почему он так часто кричит направо и налево «красавицы, красавицы». Узнав причины бурной реакции, я выяснила, что те милые девушки на лежаках, мимо трех из которых мы проехали, на самом деле — знаменитые испанские лас путас. Они расположились вдоль трассы на манер наших отечественных бабушек со всякими грибами-ягодами-котиками, сидящих около лесополосы. Девушки, насколько я успела разглядеть, малосимпатичные, и за проституток их ну никак не примешь, особенно если судить по обилию одежды. На московских модницах в летние месяцы их наблюдается в разы меньше. — Воу-воу-вооооу! Гуааа-пппааа! – снова, теперь уже прямо мне в ухо, гаркает Боба и указывает на одну из жриц любви. У этой девушки, в отличие от предыдущих, не было усов, — мы в очередной раз стояли на светофоре, и я смогла рассмотреть ее получше. Девушка вежливо улыбнулась, приподнялась с лежака и направилась к нам. Загорелся зеленый. Мы двинулись дальше. Она скривила недовольную рожицу.

— И долго они вот так… позируют?

— Ну как… весь день.

— А зимой что?

— А зимой не позируют. Зимой холодно.

«Холодно» для этой части Испании начинается от +20 и заканчивается +5 по Цельсию. Приезжая в Россию, бедные неморозоустойчивые мачо надевают на себя две пары подштанников,  три самых теплых европейских свитера, модный плащ, турботинки и довершают образ шапкой-ушанкой.

— Я их себе по-другому представляла. И Альмодовар, видимо, тоже.

— Кого? – Боба, как и многие из испанских мужчин, однозадачен, то есть не способен думать над одной вещью дольше 30 секунд. К тому же для них проститутки – что-то вроде ковра на стене в Советское время — такой же предмет интерьера.

— Проституток, Боба.

У проституток, как и у любой достопримечательности Барсы, оказалась древняя и богатая событиями история. И история эта, в основном, крутилась в Баррио чино. Боба откровенно сожалел о развале этого местного Квартала красных фонарей. Он обещал меня сводить «на развалины былой жизни» вечером. Вечером, однако, у меня было запланировано интервью, о чем я и сообщила товарищу. Ничего, вечер в Каталонии — понятие растяжимое, а Боба, как типичный испанец, совсем не против прогулки в сумерки.

Henri Cartier-Bresson. Испания. Барселона. Баррио Чино. 1932

Записав интервью, вызваниваю Боба. Кстати, Боба — мужичок лет 30-35, крепко сбитый, поклоняющийся «Лакост», болеющий, как водится в Барселоне, за футбольную команду «Барселона», боготворящий блаженную четырехчасовую сиесту, держащий свой небольшой бизнес по аренде любых – от роликов до машин – средств передвижения летом и живущий на пособие по безработице зимой. В Каталонии таких, как он, большинство.  Разумеется, он в одном из миллиона баров на Рамбле, допивает свою ежевечернюю севресу (пиво) и заедает острыми вонючими тапас.

Тапас – это такая местная закуска, когда на зубочистку насаживается… Да что угодно на нее насаживается: от колбасы и оливок до фруктов и овощей. Зато не толстеешь. Пьют испанцы не как русские. У них закалка. Испанцы могут выпить 6 литров в одну испанскую… лицо; на протяжении 5 с половиной литров не пьянеют, а вот допивая шестой литр, дают повод заподозрить что-то неладное. После допитого шестого они превращаются в страшных животных – алкозавров, которые, как ни странно, отлично выплясывают свою сальсу и, что вполне ожидаемо, пристают ко всему, что в юбке и движется. То, что не движется, они приглашают на сальсу и начинают приставать. Еще в баре не накурено – у них вообще мало где можно курить.

Я тяну Бобу за руку в сторону выхода и заодно осведомляюсь о том месте, куда мы направляемся: «Почему «Баррио чино»? Это же переводится как «Китайский квартал».  Там много китайцев?» В ответ получаю простое объяснение: «Нет, просто так сложилось исторически. Но там много пакистанцев, эквадорцев, пуэрториканцев, трансвеститов и прочего бомонда».

Мы сворачиваем с главной Рамблы (их всего 5, разделены они условно-тематически и напоминают наш Арбат годов этак 60-х). Вообще, этот район чаще называют Рабаль. Он, как Ист-сайд в Америке – есть верхний и нижний. Я замечаю архитектуру Готического квартала неподалеку. «Да, да, мы рядышком», — уловив направление моего взгляда, поясняет Боба. — Здесь раньше было много борделей, но их начали глобально сносить годов этак с 70-х, — грустно замечает ностальгирующий испанец, — вот слева от нас когда-то был любимый бордель Пикассо, «Ла суэрте лока». Так, по крайней мере, мне рассказывали. Мы с матерью и тетей жили на соседней улице, а здесь раньше было этакое «гетто». Проституток много было. Они были безвкусно одеты, причем я даже не помню точно, во что. В тряпки какие-то. И курили постоянно. И были толстые.

Перед глазами сразу всплывают фильмы любимого мной Альмодовара. Этакая испанская Роза с родинкой над красной губой, густо подведенными, с кокаиновой пеленой, глазами, шикарными немытыми черными волосами, в какой-то тряпке, плотно обтягивающей могучие телеса, и ужасно воняющая дешевой туалетной водой. Разумеется, она курит сигарету без фильтра. Каблук правой ноги опирается на стену под почти прямым углом…

Кстати, в 30 метрах от нас стоит современное подобие Альмодоваровской «Розы»: красные туфли на шпильке, классические колготки в сеточку, две небольших складочки, сексуально нависающие над юбкой из кожзама и выглядывающие из-под топа, который также прикрывает хорошую, налитую грудь. Личико на удивление чистое, непорочное даже. Волосы каштановые. Не курит, только мечтательно смотрит куда-то под хвост голубю, сидящему на окне. Наверное, вот именно такие и ждут свадьбу в конце порнофильма. — Эта новенькая, — отмечает Боба, снова угадав мои мысли и кивнув в сторону девушки. – Гуап-паа! — Э, кариньё, мэ кьерес? Э, адондэ бас, бонитито чико… Проститутка еще долго лопочет на своем нам вслед. Мы проходим по узкой улочке мимо старых, обшарпанных зданий. Между ними, прямо над прохожими, висят бельевые веревки с различными предметами одежды на них. С некоторых капает. Слева от нас проносится скейтер – в Барселоне много мальчиков в джинсах, уже чем у меня, и на этих шумных досках с колесиками. — Мама в детстве, помню, с соседками часто перешептывалась по поводу этого квартала. Нам рассказывали страшные байки, дескать, если туда пойти, то тебя заберут в рабство. В ее словах, кстати, была толика правды: будь я девкой, то и правда бы забрали. Наши проститутки и за людей-то не воспринимались. В моем детстве мне доводилось здесь частенько бывать. Я видел, как  их даже за волосы прилюдно таскали и били. А иногда они стояли и долго-долго обнимались с мужичками. Мама тогда говорила, что они им секреты на ушко рассказывают. Еще говорили, что в 50-70 годах здешние кабаре славились своими трансвеститами… Впереди нас ждет вывеска со стертыми буквами, заклеенные газетами окна какого-то бывшего бара и разрисованная граффити дверь.

— Ой, смотри! Вон там! – я дергаю Бобу за руку и невоспитанно тыкаю пальцем в группку колоритных испанских дам, оживленно что-то обсуждавших.

– Это они? – шепотом прибавляю я.

— Кто? Где? Вон те? Что? Прости…проститутки?… Да ты что! – округляет глаза Боба. – Это же местные торговки, у них на соседней улице мини-рынок!

Я стыдливо потупляю глаза. Тут рядом со мной материализуется тело средних лет, отчаянно лупящее глаза и повторяющее что-то в духе «чикита-буанита-линда-эрмосита-чикита». Это непереводимая игра слов, не имеющая цензурного русского аналога. Я шарахаюсь от тела в сторону Бобы и подставляю его мощную грудь под словесный по…ток говорящего. Боба в грубой форме наставляет пристававшего на путь истинный. Ну да, конечно, я же девушка с «рязанской рожей», длинными волосами и в юбке. Определенно мой внешний вид и местоположение свидетельствуют о принадлежности к первой древнейшей, ага. Хотя, конечно, понятно, что моя профессия — журналистика — зачастую попадает под одну гребенку с ней и носит название «второй древнейшей». Это несколько обидно, учитывая мою специализацию в другой сфере.

Мы с Бобой вышли на главную Рамблу, успешно миновав еще несколько интересных экземпляров. Уезжая в Испанию, я хотела, чтобы мне побольше комплиментов делали. «Гуапп-па!» — доносится мне теперь отовсюду. Впредь нужно быть осторожней в желаниях своих. Они, как известно, имеют свойство сбываться.

Фото: rqart