Премьера пьесы “В ожидании Годо” в Московском Новом драматическом театре

Некоторые произведения с течением времени не утрачивают своей актуальности. К таким можно отнести трагикомедию Сэмюэля Беккета «В ожидании Годо», премьера которой состоялась 20 сентября в Московском Новом драматическом театре. Эта пьеса с каждым десятилетием обретает особую злободневность, и сегодня, на фоне современного хаоса и обилия информации, не дающей, впрочем, ответов на «вечные вопросы», ее мотивы звучат еще пронзительней.

Некоторые произведения с течением времени не утрачивают своей актуальности. К таким можно отнести трагикомедию Сэмюэла Беккета «В ожидании Годо», премьера которой состоялась 20 сентября в Московском Новом драматическом театре. Конкретно эта пьеса с каждым десятилетием, скорее, обретает особую злободневность, и сегодня, на фоне современного хаоса и обилия информации, не дающей, впрочем, ответов на «вечные вопросы», ее мотивы звучат еще более пронзительно.

Жанр абсурда, как одно из направлений реалистического театра, очень богат средствами выражения и лучше всего подходит для экзистенциальных постановок. «Театр абсурда» предлагает нам особый, не замутненный шаблонными оценками взгляд на окружающий мир и на нас самих, заставляет включить осознанность и обнаружить иллюзорноть и нелепости многих явлений в жизни.

В пьесе задействованы всего несколько героев. Первыми зритель видит Эстрагона и Владимира – двоих потрепанного вида скитальцев, ищущих способ убить время в ожидании Годо. “Годо” в данном случае, скорее, метафора. Герои просто ждут, ждут то, что изменит их жизнь, привнесет в нее смысл, свет в темноту. И в ожидании проходит время, которое кажется бесконечным. Герои несколько раз собираются уйти, но никуда не движутся. Они почти не слышат друг друга, без всякой здравой логики переходят от одной темы к другой, исступленно спорят.

– Это скорее куст.

– Деревце.

– Куст.

И вместе с тем в этой, казалось бы, абсурдной клоунаде звучат более чем серьезные размышления автора о жизни, о человеке:

“Мы всегда что-нибудь придумываем, чтобы сделать вид, что мы живем”.

“Чем больше людей встречаешь, тем счастливее становишься. Всякое создание, даже самое ничтожное, чему-то учит, делает богаче, заставляет ценить собственное счастье”.

“Слeзы людские непреходящи. Если кто-то начинает плакать, где-то кто-то перестаeт”.

“Когда ждешь, ничего не происходит”.

“Мы все рождаемся сумасшедшими. Кое-кто им остается”.

В пьесе отчетливо звучат те же мотивы (пустоты и бессмысленности), которые позже легли в основу “Меланхолии” фон Триера:

 — Я тебе говорю, что мы не были здесь вчера вечером. Тебе приснился плохой сон.

 — А где мы, по-твоему, были вчера вечером?

 — Не знаю. В другом месте. В другой клетке. Пустоты везде хватает.

Чередование безразличия и тревоги, отчаяния и надежды, скуки и воодушевления – все это задает особую тональность спектаклю, создает атмосферу трансцендентального хаоса, где непонятно, что происходит, где начало и где конец, в чем смысл и логика. Здесь нет никакого сюжета как такового (вполне в духе “позднего” Чехова), и внешнее действие заменяется внутренним.

– Мы довольны. (Молчание.) Что нам теперь делать, когда мы довольны?

Некоторая надрывность в игре актеров и демонстративность в их поведении погружают зрителя в экзистенциальную пустоту, где словно в отдалении, в полной темноте звучат беспомощные голоса потерянных во Вселенной людей, которые тщетно стремятся словами и действиями заполнить эту пустоту:

— Давай, пока ждем, будем разговаривать спокойно;

—  раз уж мы неспособны молчать.

— Да, мы неумолчны.

— 
Это чтобы не думать.


 — У нас есть оправдание.

— Это чтобы не слышать.

— У нас есть причины.

— Все мёртвые голоса.


 — Как будто шум крыльев.

— Листьев.

— Песка.


 — Листьев.

Текст: Каролин Джойс