Французский фотограф Жан-Мари Перье рассказал «365» о своем творчестве, любви к французской глубинке и о том, почему не стоит торопить время.
22 сентября в Центре фотографии имени братьев Люмьер открылась выставка «Жан-Мари Перье. Кутюрье французской фотографии». До этого работы фотографа, прославившегося сотрудничеством с такими мировыми звездами, как The Beatles и The Rolling Stones, а также серией снимков именитых модельеров для журнала ELLE, были показаны в Москве лишь однажды — в 2003 году. Жан-Мари Перье посетил российскую столицу впервые с 1970-х годов для участия в открытии выставки и успел побеседовать с «365».
Жан-Мари Перье
Я стал заниматься фотографией, потому что это было легко.
Выставка в Центре фотографии им. братьев Люмьер охватывает фактически все периоды Вашей карьеры фотографа. Помните ли Вы момент, когда окончательно осознали, что фотография – дело всей жизни?
Наверное, стоит начать с того, что я не считаю занятие фотографией главным делом своей жизни. Подобное впечатление складывается у публики, потому что мои снимки – это то, что я могу показать за пределами Франции. Фактически же я серьезно работал как фотограф двенадцать лет (с 1962 по 1974 гг. — период сотрудничества с популярным молодежным журналом Salut les Copains, — прим. «365»), затем остановился и на протяжении десяти лет снимал фильмы, после чего еще десять лет провел в США, где создавал рекламные ролики для различных компаний. К фотографии я вернулся только в 90-е года (выполнив по просьбе своей сестры, Анн-Мари Перье, главного редактора французского издания ELLE, серию снимков «Мир дизайнеров моды, — прим. «365»).
К тому же, помимо фотографии, я пишу книги. Наверное, с пятнадцатилетнего возраста. Иными словами, я известен как фотограф, но пробовал свои силы в разных сферах.
Когда же у Вас пробудился интерес к фотографии?
Не было какого-то переломного момента, просто счастливое стечение обстоятельств. Когда мне было шестнадцать, я был представлен Даниэлю Филипаччи, фотографу, работавшему в журналах Marie Claire, Paris Match и Jazz magazine, который предложил мне стать его ассистентом. Моя жизнь полностью изменилась: Филипаччи дал мне фотоаппарат и отправил в тур с Эллой Фицджеральд. Полное безумие! Всего лишь в 16 лет! (Смеется, – прим. «365») Вот и все. Я стал заниматься фотографией, потому что это было легко.
Затем я прошел военную службу в Алжире, а вернувшись в Париж, случайно столкнулся с Филипаччи на Елисейских полях. Он сказал, что собирается открыть новый журнал о музыке Salut les Copains, и спросил, не хочу ли я сотрудничать с ним. Я согласился. Это был период огромного успеха, длившийся двенадцать лет. Так что я всего лишь оказался в нужное время в нужном месте, поймал удачу за хвост.
Кроме того, сам этот период (1960-е, — прим. «365») был исключительным. В послевоенное время молодые люди моего поколения мечтали о той жизни, которую мы видели в американских в фильмах с Джеймсом Дином и Марлоном Брандо. Тогда весь мир хотел подражать Америке.
Таким образом, мы подошли к началу Вашего сотрудничества с журналом Salut les Copains…
Да, и самое потрясающее в этом то, что я попал ровно в тот момент, когда начинали The Beatles. Мы все были молоды, едва ли не дети. Я просто позвонил им и предложил поработать вместе. Тогда они еще были не звездами, а просто парнями, делавшими хорошую музыку. Мы были на равных: я поехал с ними в тур, жил той же жизнью, все, что происходило с ними, происходило и со мной.
Жан-Мари Перье. Битлз. Лестница. Париж, март 1964 © Jean-Marie Périer / Photo12
Мы были на равных: я поехал с ними в тур, жил той же жизнью, все, что происходило с ними, происходило и со мной.
Вы занимались фотографией в период прохождения военной службы в Алжире?
Нет. Но в Алжире я впервые встал за камеру. Там шла война (за независимость, — прим. «365»), и мне поручили съемки для телевидения. Это был полезный опыт: я не знал, как правильно снимать, учился на практике.
В одном из недавних интервью Вы сказали: «В 60-х я обладал большой свободой в фотографии – у моего воображения не было ограничений». Считаете ли Вы, что современное поколение фотографов более «зажато» некими рамками?
Разница в том, что я не был ограничен не только в воображении, но и в деньгах. Вот чего не хватает сегодня. У журналов больше нет денег. Нам требовалось всего семь-восемь человек, чтобы издавать журнал, расходившийся миллионным тиражом, поэтому мы могли тратить столько средств, сколько хотели. Сейчас это невозможно.
Я ездил по всему миру, брал собой молодых певцов из Франции, чтобы показать им Америку или Индию. Филипаччи никогда ничего не запрещал мне. Сказал только: «Делай фотографии, которые не понравятся твоим родителям!» (Смеется, — прим. «365»)
Фотографии в том виде, в котором я знал ее, больше не существует (показывает на лежащий на столе смартфон): любой человек может делать снимки, это же фантастика! Никто еще не знает, что произойдет с фотографией дальше.
Сегодня все еще есть фотографы, которые снимают с большим воображением. Это потрясающе, поскольку у них нет денег, нет возможности свободно публиковаться в журналах. Однажды мне пришла мысль сделать номер, в котором на 72 страницах были только фотографии Франсуазы Арди (французская актриса и певица, — прим. «365»). Сейчас никто не может позволить себе подобную свободу.
Некоторые из молодых фотографов подходят ко мне и говорят: «Как Вы думаете, что мне стоит делать?» Я спрашиваю их, чем они хотят заниматься: военной фотографией, модой и т.д. И практически каждый дает изумительный ответ: «Я хочу устраивать выставки». Но требуется 50 лет, чтобы получить возможность устраивать выставки! Они хотят начать с конца. Я говорю: «Вы сошли с ума! Сначала занимайтесь фотографией 50 лет и только потом устраивайте выставки». (Смеется, — прим. «365»)
Насколько я знаю, сейчас Вы живете не в Париже, а в коммуне Вильнев, расположенной в департаменте Аверон. В своем блоге Вы пишете, что Париж – это город для молодых людей…
Да, я живу в деревне уже 20 лет. Я чувствую, что мне нечего делать в Париже. Я подразумеваю, что Парижа, каким я его знал, больше нет, сейчас это совершенно другой город. Все места, которые я имел обыкновение посещать, стали своего рода музеями.
В этой связи обращает на себя внимание цитата в одной из Ваших книг: «Мне была нужна французская деревня, настоящая, с ее нормальными людьми». Какие они – «нормальные» люди?
Франция – не самая большая страна, и многие ее части, к примеру, Лазурный берег, изменились до неузнаваемости. Повсюду парижане, а я не хочу сталкиваться с людьми из Парижа. Та же сельская местность, в которой я живу, выглядит, как и 50 лет назад: туда не ходят поезда, там нет самолетов, она далеко и там живут обычные люди, довольные своей жизнью. Когда я приезжаю в Париж, я вижу людей, у которых есть все, но они постоянно на что-то жалуются.
Достигнув определенного возраста, начинаешь ценить возможность увидеть и почувствовать течение времени. Я выхожу в поля, и ничего не происходит вокруг. Так я могу прочувствовать каждую минуту. В больших же городах стоит тебе открыть глаза утром, как уже наступила ночь. У тебя попросту нет возможности почувствовать, что ты живешь, все вокруг движется слишком быстро. Поэтому так ценна возможность «остановить мгновение», оказаться там, где ничего не может произойти и заново ощутить пульс своей жизни.
В деревне у меня есть коровы, ослик моего соседа по кличке Этуаль (Звезда, – прим. «365»), и, конечно, моя собака Дэффи. Это не просто собака, это моя жена! (Смеется, – прим. «365») Никто не смотрит на меня так, как она. У меня никогда не было времени завести собаку, пока я путешествовал по всему миру. Когда я взял Дэффи, моя жизнь полностью изменилась. Это моя первая поездка за пределы Франции за последние пять или шесть лет, потому что я не хочу помещать Дэффи в багажный отсек самолета. Если мы едем куда-то, я беру ее с собой в салон.
Сначала занимайтесь фотографией 50 лет и только потом устраивайте выставки
Жан-Мари Перье. Роллинг Стоунз. Лос-Анджелес, декабрь 1965 © Jean-Marie Périer / Photo12
Процесс создания какой из представленных на выставке работ оказался для Вас самым ярким и памятным?
За всеми этими снимками есть какая-то история. Однако если бы мне пришлось выбирать, наверное, я бы назвал фотографию Ив Сен-Лорана, выглядывающего из-за занавеса. Я знал его с 1960-х годов, это был удивительный, редкий человек. Когда смотришь на снимок с занавесом, кажется, что Ив Сен-Лоран будто прощается со зрителем. Сейчас я понимаю это чувство: когда ты человек преклонных лет, приходит осознание, что и тебе достаточно скоро придется попрощаться.
Не могу не спросить о Вашем режиссерском опыте. Что побудило Вас попробовать рассказать историю не только приемами фотографии?
Это всегда был какой-то человек. Я снимал фильмы для Жака Дютрона, потому что хотел раскрыть его как актера, для моего отца (актер Франсуа Перье, — прим. «365»). Так же происходило и с фотографией: я делал снимки для Филипаччи, а в 90-х годах – для моей сестры, потому что она возглавляла ELLE.
Я не знаю, откуда приходит вдохновение. Все, что я делал, было для того, чтобы доставить кому-то приятное, обольстить этого человека. Работа для меня – акт обольщения. (Смеется, — прим. «365»)
Я считаю, что надо быть сумасшедшим, чтобы любить фотографироваться.
Многие Ваши снимки поражают зрителя своей театральностью, выглядят как сцены из спектаклей. Не возникало ли у Вас соблазна обратиться не только к кинематографу, но и к миру театра?
Не думаю, что мог бы выступить в качестве театрального режиссера. Я не слишком сильно люблю театр, потому что в детстве я провел много времени за кулисами (родители Жана-Мари Перье были актерами, — прим. «365»).
Актеры часто говорят, что не любят оказываться на месте зрителей и смотреть фильмы со своим участием. Проводя аналогию, хочу спросить: нравится ли Вам, профессиональному фотографу, бывать по другую сторону объектива?
Я ненавижу фотографироваться, не выношу этого. Я считаю, что надо быть сумасшедшим, чтобы любить фотографироваться. Это ненормально в обычной жизни. Я всегда предпочитал людей, которые не любят фотографироваться.
Вы сотрудничали как со звездами музыки, так и со звездами кино. Чувствуется ли какая-то разница в работе с музыкантами и актерами? Требуется ли к ним разный подход?
Я не меняю подход к работе. Возможно, потому что они чувствуют, что я здесь, чтобы помочь им выглядеть хорошо, а не попытаться выставить их в нелепом свете. У меня никогда не возникали какие-то проблемы.
Обычно съемки проходят очень быстро. Если фотограф кружит над вами три часа, он просто не знает, чего хочет. Если же он знает, то вся съемка займет пять минут.
Если, из всех работ, Вас попросили бы выбрать одну как наиболее полное воплощение основных черт и особенностей Вашего творчества, какую бы работу выбрали?
Я считаю, что фотографы не самые лучшие судьи своих снимков. Я не доверяю фотографам, которые могут часами говорить о своем «искусстве». Фотографы не должны сами выбирать, какие из их фотографий стоит напечатать, потому что в этом вопросе требуется определенная дистанция, взгляд извне. Когда ты выбираешь из сделанных тобой фотографий, ты находишься под влиянием воспоминаний и впечатлений от съемки. Вот почему существуют арт-директоры.
Я люблю все свои работы, они отображают не реальность, а мир грез, мечтаний. Если все же выбирать, то еще раз назову снимок Ив Сен-Лорана. Всего лишь красный занавес и мужчина, но мне эта фотография говорит многое. Я знаю, что он очень болен и умрет, и что это его момент прощания. Вот, что трогает меня больше всего. Самая сложная задача – передать глубокий смысл, используя как можно меньше эффектов, однако именно простота производит наиболее сильное впечатление.
Нужно жить именно здесь и сейчас. Не ждите, пока вам стукнет 60. В будущем нет никакой награды.
Приходилось ли Вам наблюдать, как люди реагируют на Ваши работы?
Во Франции у меня были выставки, которые за два месяца посетили 50 тысяч человек. Я видел женщин моего возраста или несколько моложе, которые смотрели на мои снимки и плакали. Забавный случай был в Тулузе два года назад: одна женщина приходила каждый день и целовала фотографию Алена Делона. Пришлось стирать отпечатки ее губ, а в итоге и вовсе напечатать фотографию заново и повесить ее выше.
Что кажется мне самым странным, так это достаточно большое количество молодых людей, посещающих мои выставки. Они говорят мне, что испытывают ностальгию по 60-м, по тому периоду, который даже не знают. В их возрасте мы не ностальгировали по жизни наших родителей в 1930-х гг. Мы жили в такой период, когда всем хотелось быть молодыми.
Сейчас пожилых людей куда больше, чем молодых. Через месяц я выпускаю книгу рассказов, объединенных темой «Мне больно быть старым». Я вижу все эти фильмы, книги, статьи в журналах, убеждающих: жизнь в 60 прекрасна. Однако нет ничего веселого в том, чтобы быть старым!
Я говорю правду об этом, хотя знаю, что встречу шквал критики. Но я делаю это не для пожилых людей, а для новых поколений. Они думают, что у них есть время. На самом же деле его нет. Нужно жить именно здесь и сейчас. Не ждите, пока вам стукнет 60. В будущем нет никакой награды. Единственная награда – момент, в котором вы живете сейчас.
Беседовала: Ангелина Агаркова