Иллюзия понимания современного искусства

Выбирая между классическим и современным искусством, выбор все чаще падает на последнее. Однако есть вероятность, что нам стоит перестать притворяться, будто бы мы понимаем все, представленное в ММСИ.

Современное искусство все больше напоминает эпидемию: в пределах одной только Москвы еженедельно открываются выставки, ему посвященные, а раз в пару месяцев свои двери открывают все новые и новые галереи, которые, как не сложно догадаться, будут знакомить нас отнюдь не с Босхом. Мы слышим этот термин чаще, чем следовало бы, но стоит ли благоговеть перед ним, или пора признать, что суть представленного известна только господу Богу и самому создателю?

Еще в ранней юности я эмпирическим путем определила, что Тициан это спокойствие, а все, что можно увидеть на Винзаводе, представляет опасность для моего сознания. Я почти уверена: сегодня ремесло (ремесло ли? или что попроще?) подменяет гениальность.

Разумеется, не стоит с готовностью утверждать, что право на существование имеет лишь то искусство, которое воспринимается вне зависимости от возраста и интеллектуального багажа: суть картин Малевича легко не понять, не имея представления об авангардизме, абстракционизме и, в частности, о супрематизме. Но работы Каземира Севериновича и не помещают в это жуткое состояние всеобъемлющей паники, какое охватывает тебя в ММСИ (в 9 из 10 случаев тебе хочется убежать, а не лечь и медитировать). Так дело ли в багаже? Или зёрна от плевел в вопросе искусства отделяются путем простейшего «нравится-не нравится»?

Тициан «Венера Урбинская», 1538

Посещаемость ГМИИ им. А.С. Пушкина сравнима с посещаемостью галереи ARTPLAY в первую очередь благодаря туристам: приехав в Россию, странно не посмотреть на 5-метрового Давида. Чем же объяснить тот факт, что столь большой процент москвичей понятия не имеет, кто он, этот Давид, и зачем на него смотреть? Не стоит отрицать роли просвещения: по опыту выставки VAN GOGH ALIVE, классическое искусство интересно – если оно адаптировано. Однако, если не касаться нюансов адаптации классики (ее адаптация, как известно, имеет две стороны медали), можно предположить, что отказ от сухого монотонного посвещения в творчество Микеланджело или Рубенса может возыметь результат. Сколько раз каждый из нас за время обучения в школе был в художественных галереях, и что мы помним из этих поездок? К принятию импрессионизма Мане (как и Моне, и всех прочих представителей направления) нужно прийти, как и к прочтению «Улисс» Д. Джойса, но без должного уровня так называемой «матрицы», – определенной интеллектуальной базы, помогающей нам в восприятии чего-либо, – сделать это практически невозможно. Никто не говорит о Третьяковке – все говорят о Гараже: нам остается барахтаться в пучине сломанных телефонных аппаратов, односложных предложений и неясных видеозаписей с изображением стройки. Сложно не утонуть.

Выставка VAN GOGH ALIVE в Москве, 2014. Галерея ARTPLAY

Thomas Hirschhorn «Candelabra with heads», 2006. Галерея Tate Modern

Что до классификации современного искусства – можно дробить его на то, чей смысл остается неясным, и на преисполненное смыслом. Перфомансы Марины Абрамович вопросов не оставляют. 8 лет попыток добиться разрешения от властей пройтись по Великой Китайской Стене навстречу любовнику и напарнику Уве Лайсипену (известному как Улай), – чтобы затем расстаться с ним навсегда, – как минимум подцепляют что-то внутри. Творчество Кита Харинга и Роя Лихтенштейна нравится визуально, – и это, пожалуй, единственное, что можно сказать, но это единственное – крайне весомое. Что делать, если перед тобой три неясные линии на крафтовой бумаге, и тебе не нравится? Что если идея прибить себя гвоздями за мошонку к какой бы то ни было поверхности ничего не шевелит внутри?

До конца не ясно, влияет ли так на нас приставка «искусство», или нам просто страшно показаться не знающим перед «соседями» по выставочному залу. Ясно одно – ничего, кроме улыбки, лица, стремящиеся уловить хоть толику смысла в не несущем смысл, не вызывают. Посещать Tate Modern стоит ради Эдварда Мунка или Дэмиена Хёрста, но увольте: никаких перевернутых стульев от неизвестных авторов.

Ведь, в конце концов, любить искусство не значит любить его все.