Тень насилия

Я промолчала и тогда, когда отец первый раз избил меня. «Только бы не попасть в цирк, только не в цирк», — твердила я про себя.

Каждую ночь я выхожу через окно, сажусь на край балкона и смотрю на соседний дом. Ноги звонко отбивают мелодию сердца о железо. Подо мной туда-сюда ныряют коты, иногда рядом садится ворона и смотрит на меня своими черными жемчужинками. Я с ней разговариваю, пока никто не слышит, а потом она снова улетает. Ничто не может удержать ее рядом со мной; меня тоже ничего здесь не держит, только все эти рисунки темных ветвей плетут для меня сеть, из которой я уже долго не могу выпутаться. А потом я забираюсь на крышу, становлюсь лицом к Луне и широко расставляю руки, чтобы обнять весь воздух на этой планете — да и сам воздух обнимает меня порывами ветра. Я так долго-долго стою, а потом разбегаюсь быстро-быстро и прыгаю на другую крышу. Каждую ночь я проделываю одно и то же.

На кирпичной новостройке я налетела на маленького мальчика. Он закутался в оранжевый плед и лежал на самом краю крыши. С соседнего дома он был похож на упавшую звезду, поэтому я, как можно быстро, бежала туда. Но каково было мое разочарование, когда вместо загадочного огонька я увидела простого мальчика, пытавшегося сосчитать светлячков на небе:

— Это всего лишь ты, — сказала я, чуть ли не зарыдав.

— А разве тебе мало меня?

— Нет, тебя мне хватит, просто я думала, что ты нечто большее…

— А стоит ли ожидать чего-то большего, если вообще не знаешь, что тебя ждет?

— Возможно ты прав. Ну а чего ждал ты, когда забирался сюда?

— Я ждал тебя, точнее того, кто полюбит меня.

— А разве тебя никто не любит? – я была очарована его искренностью, поэтому крепко-крепко обняла мальчика.

— Что ты делаешь?

— Я просто люблю тебя.

— Так просто? Может быть я очень плохой человек.

— У тебя глаза красивые, а у плохих людей не бывает красивых глаз! Давай бегать по крышам вместе со мной?

Он смущенно улыбнулся, закутался в плед и пошел, прихрамывая на левую ногу. Я побежала за ним и снова обняла. Он зашатался и сел. Мы смотрели друг на друга в полной темноте, я только видела слезы на его щеках, отражающие лунный свет. Вся боль этих слез была непредсказуемо понятна. Свет внутри него ожил, и мы пошли по черной крыше вникуда. Я держала его за руку, чтобы мы могли удерживать равновесие. Он обещал, что всегда будет помнить обо мне, что никто и никогда его не любил. Я пообещала, что буду вспоминать о нем всегда, но он не хотел верить мне. Он никому не верил.

Мне казалось, что прошла целая вечность, но вот мы подошли к двери его квартиры, мальчик легко открыл этот тоннель боли. Я увидела большую тень и сразу убежала.

Меня уже не было там. Слыша каждый удар и каждый осколок тишины, которую не нарушал крик мальчика, я так и хотела наброситься на эту тень и обнимать ее, пока она не станет доброй. Тут глухие удары прекратились, дверь захлопнулась, а кто-то внутри меня закричал так громко, что пооткрывались непробудные замки, повысовывались люди. Рыжий плед стал похож на арену, а люди пришли в цирк, чтобы смеяться и потом рассказывать об увиденном.

Они просто ушли. Я тоже ушла. Никто не остался рядом со звездой. Никто. Даже он сам не остался.

Я проснулась в своей кровати. Помыла пятки после ночной прогулки, оделась, папа отвез меня в школу, а я так и не могла говорить.

Я молчала весь день, я молчала всю эту ночь. Я промолчала и тогда, когда отец первый раз избил меня. «Только бы не попасть в цирк, только не в цирк», — твердила я про себя.