Труд, но быть Богом!

Запоздалая, но не менее актуальная рецензия на последний фильм мэтра.

Этой картины ждали очень долго. Возможно, даже слишком долго. С момента, когда Герман решил снять это кино, прошло более 40 лет. Все это время кинематографическая тусовка бурлила, комментировала, предполагала и строила целые теории. Теперь фильм вышел и только ленивый не написал рецензию, заметку, исследование, некролог или что там еще принято писать в таких случаях. Можно подвести некоторый итог.

Грязь, физиология, порочное средневековье, Брейгелевские мотивы, влияние Босха, Ярмольник впервые открылся, как серьезный актер, опять грязь, опять смрад, отбросы, уроды и испражнения. Кажется, ничего не забыл. Об этих вещах нельзя не сказать, но зацикливаться на них я не буду. Сюжет тоже описывать нет никакого смысла. Книгу читали почти все, а если кто-то не читал,  то не беда, от сюжета научно-фантастической повести не так много и осталось. Какая уж тут фантастика, а о науке и думать не приходитьcя. Невообразимо белая, звенящая картинка в самом начале фильма, с каждой прожитой секундой, с каждым скрежетом цепей и скрипом колеса погружается во всеобъемлющий мрак. Такого внятного и четко сформулированного распада цивилизации и личности в кино, наверное, еще не было.  Тут и уникальный киноязык, и грандиозная погруженность в материал, и работа всей съемочной группы.

Ходят легенды о том, как Алексей Герман репетировал с актерами. Он мог по несколько суток отрабатывать трехсекундную проходку. Многим казалось, что это занудство или блажь старика, но было совершенно очевидно, что за эти несколько суток артист слишком устал, измучился и потерял всякое понимание происходящего вокруг. И когда все эти чувства настолько сильно в нем закипали, что были видны и во взгляде, и в повороте головы режиссер кричал «Мотор»! Чудо свершилось, наконец, и этот кадр снят. Теперь черед индюка. Он должен пролететь из левого нижнего угла кадра в правый верхний. Этот полет репетируется еще 2 дня, по истечению которых отчетливо видно, как индюк ненавидит всех присутствующих. Значит, можно снимать.  

В советское время слово «труд» приобрело какое-то помпезное значение. Лозунг «Мир! Труд! Май!», желание выполнить пятилетку за три года и легенды о том, как трудился Владимир Ильич на субботниках, превратили это слово в пошлость. А ведь именно нескончаемый труд сделал из обезьяны человека. Или это Бог?.. Труд – это когда надоело, тяжело, хочется плакать, во рту пересохло, когда стал Сизифом. Вот это настоящий труд. Во сне иногда приходит странное ощущение, что ты в воде. Стараешься бежать быстро, а ноги ели-ели передвигаются. Как будто воздух стал таким плотным, что сопротивляется твоему стремлению вперед. И картина именно об этом. В слове «трудно» нет жалобы и усталости. Есть фанатичная борьба с грязью и окружающим адом, работа над собой и всем миром. Именно эта необходимость сражаться за то, во что веришь, не дала Румате в конце фильма улететь на землю, истребив почти всех жителей Арканара, как писали братья Стругацкие. Он остался сидеть в зловонной луже. Теперь он будет трудиться здесь. Это его крест.

Актер Леонид Ярмольник тоже пытается разобраться в основном замысле фильма: «Каждое следующее поколение хочет изменить жизнь, законы цивилизации, и у каждого поколения это не получается. Наше кино про то, почему эти усилия бессмысленны, почему этим нельзя не заниматься».

Реально трудно было всем актерам, и Ярмольнику в частности. Неимоверно.  И я имею в виду не физический труд, хотя многие любят поговорить о том, что доспехи, которые носил Леонид Ярмольник в фильме, весили 20 килограмм. Ну и что? А Сильвестр Сталлоне грузовики поднимает. Это к актерской профессии не имеет никакого отношения. А вот переломать все внутри себя, чему учили многие годы, и сыграть все по-новому – тяжело. По-настоящему переломать. Никаких этюдов, никаких актерских приемчиков. Нельзя сыграть ужас или боль. Пока актер не почувствует этого, съемочный процесс останавливается. Все ждут. Актер начинает злиться на режиссера, оператора, своих педагогов. Но это ничего не меняет. Все сидят и ждут. И наконец, когда все отговорки и приемы самоубеждения заканчиваются, актер расслабляется и впускает в себя настоящее чувство. И оно заполняет его изнутри. Больше не надо ничего играть и изображать. Актер становится марионеткой в умелых руках Чувства. Но какой труд надо проделать, пока это произойдет? Ответ на этот вопрос наверняка знают все, кому повезло поработать над этой картиной.

В конце моих рассуждений о смыслах и подтекстах фильма хочется вспомнить отрывок из раннего стихотворения Иосифа Бродского «Каждый пред Богом наг…». Нельзя сказать, что это великое произведение, однако общая интонация очень созвучна жестокому и последнему фильму мэтра.

Каждый пред Богом
наг.
Жалок,
наг
и убог.
В каждой музыке
Бах,
в каждом из нас
Бог.
Ибо вечность —
богам.
Бренность —
удел быков…
Богово станет
нам
сумерками богов.