Интервью Леонарда Коэна

Я как медведь, крадущий мед из дупла: стараюсь хоть что-нибудь провернуть, пока меня не зажалили до смерти.

Леонард Коэн, которому 21 сентября исполнилось 80 лет, является величайшим поэтом, который невероятно чувственно пишет о любви, мудрости и печали. 22 сентября вышел его 13-й альбом Popular problems.

Музыкант родом из Монреаля, однако сейчас он живет в Лос-Анджелесе, где в его домашней студии и была записана новая пластинка. Он с удовольствием обсуждает совместную работу с продюсером диска Патриком Леонардом («Это оказалось неожиданно приятным сотрудничеством»), хвастается коллекцией шляп («У меня их штук 20 или даже больше!») и с иронией относится к своему почтенному возрасту («Я уже не могу так высоко прыгать, как раньше»).

Каковы плюсы и минусы работы на дому?

Я не знаю, есть ли минусы. Это очень приятно: пройтись по своему двору и очутиться в студии. У нас там хорошие микрофоны и клавишные, так что мы можем записывать новые песни.

Кто слышит новые песни первыми?

Первыми мои песни слышат мои близкие и те, кто не боится признаться, что в треке что-то не так. Например, когда лирика и музыка не соединяются вместе, хотя по отдельности они прекрасны.

Изменился ли ваш подход к созданию музыки за эти десятилетия?

У меня никогда не было своего подхода. Я как медведь, крадущий мед из дупла: стараюсь хоть что-нибудь провернуть, пока меня не зажалили до смерти.

Совместимы ли музыка и деньги?

Я думаю, что нет. У меня никогда не было много денег, когда я был молод. Я купался в славе, и считал, что это вознаграждение за мои труды. Я всегда говорил, что не хочу работать только для денег, но я хочу получать деньги за мои песни. Финансовый вопрос, конечно же, возник на горизонте несколько лет назад (Его прошлый менеджер похитил более $5 миллионов с пенсионного счета артиста). Я-то думал, что у меня достаточно средств, чтобы как-то продержаться. Но, оказалось, я ошибался — за что, кстати, я очень благодарен, потому что все это во многом стимулировало рост моей активности.

В песне Nevermind есть такая фраза «There‘s truth that lives and truth that dies» («Есть Истина, которая живет, и правда, которая умирает»). Расскажите об этих словах.

«There’s truth that lives and truth that dies. I don’t know which, so never mind. There is no need that this survive, there’s truth that lives and truth that dies» ( «Есть Истина, которая живет, и правда, которая умирает. Я не знаю, какая именно, не думаю об этом. Нет необходимости разбираться, где Истина, которая живет и правда, которая умирает») , — это одна из тех фраз, что отдаются в самой глубине сердца. И я не думаю, что можно как-то однозначно анализировать, объяснить или интерпретировать ее. Не очень хорошая идея. Для меня она просто звучит правильно. Есть определенные истины, которые как бы находятся в дремлющем состоянии: вы далеко не всегда можете определить их местоположение или получить от них какую-то пользу. Но они где-то существуют.

Когда вы пишете песню, вы следите за мыслями?

Когда вы, например, несетесь на девятой скорости, или катитесь на лыжах вниз по склону горы, вы на вершине, вы не хотите останавливаться. Как в одном выражении: вы учитесь мужеству вовремя остановиться на поверхности и довольствоваться тем, что вы уже нашли. Если вы услышали что-то, и это в самом деле находит в вас отклик — вы просто благодарно воздеваете руки к небу, и пробуете включить свою находку в песню. Иногда эти неявные озарения просто оказываются ерундой, и в таком случае следует от них избавляться; они должны быть безжалостно удалены, даже если они звучат хорошо. Потому что этот мусор моментально рушит логические связи в песне, что на бессознательном уровне почувствует каждый слушатель. Любая фальшь мгновенно чувствуется, и с этим ничего не поделать.

Вы пишете много стихов, которые потом не исполняются в песнях?

О, да. И иногда я думаю: «Что, черт возьми, я делаю? Это ничего не значит, это не имеет глубокого смысла. Это никому не нужно». Но что еще можно сделать? Все остальное ушло. Большинство вещей, которые я любил делать, по той или иной причине, сейчас неуместно делать.

В возрасте 80 лет есть вещи, которые вы не можете делать, но что бы вы сделали, если бы имели возможность?

Сейчас я могу совершать поступки, которые раньше было сделать невозможно. Вы зависите от определенных условий, которые вы не контролируете, но которые присутствуют в жизни. И, если вы можете подстраиваться под эти условия или чувствуете способность продолжать действовать, то в 80 лет это значит намного больше, чем в 30 лет, когда я считал это само собой разумеющимся.

В чем вы хороши еще кроме музыки?

Я могу сделать несколько хороших сэндвичей: салат из тунца и салат из рубленных яиц. И греческий суп из фасоли. Я был поваром для моего старого дзен-мастера в течение многих лет. И знаете, так появились всего два или три блюда, которые он любил. Например, лосось с терияки. Я бы не назвал себя хорошим поваром. Мой сын – вот кто действительно очень хорошо готовит. Однако и у меня получается вполне съедобное карри.

В каком темпе вы работаете над новыми композициями?

Я всегда работаю над группой песен. Некоторым из них уже 10 лет, а некоторые из них записаны всего несколько недель. Я всегда пытаюсь привести эти песни к общему знаменателю, пытаюсь довести их до конца. Есть несколько песен, которые я хотел бы закончить, прежде чем умру. В частности, одну. Это прекрасная мелодия, но я не могу найти слов для нее. Я искал их в течение 15 лет, и написал много версий. И, даст Бог, может быть, когда-нибудь я их найду.

Как Вы думаете, что люди должны о вас помнить после вашего ухода?

Я никогда об этом не думал. Некоторые люди заботятся о том, чтобы их работа длилась вечно — у меня мало интереса к этому. Вы, наверное, знаете ту большую историю про Боба Хоуп. Его жена пришла к нему и сказала: «На Форрест-Лаун есть два участка под могилы. Один смотрит на красивые кипарисы, другой — на долину. Как ты думаешь, какой тебе подошел бы больше?» Он ответил: «Удиви меня». Примерно вот так я хочу, чтобы обо мне вспоминали. Удивите меня.

Оригинальный текст: Гэвин Эдвардс для rollingstone.com