Писатель, журналист, лауреат Нобелевской премии, мучимый частыми депрессиями, страхами, неуверенностью и заглушающий все это то виски, то вином. Боксер в юности. После – полицейский репортер и шофер-доброволец Красного Креста во время Первой мировой войны. Всё это — Эрнест Хэмингуэй.
Он родился в 1899 году в штате Иллинойс, США. Сегодня все его знают как автора повести «Старик и море» и романов о войне. Он подарил миру идею «потерянного поколения» и научил писать по методу «айсберга». Он много путешествовал, и эти поездки отпечатывались шрамами на его теле, а его творчество оставило значительный след в литературе ХХ века. Так что значит «писать как Хэмингуэй»? С чего начать? О чем рассказать? На эти вопросы сам автор в письме к Максвеллу Перкинсу ответил так: «… какого бы успеха я не достиг, это случилось благодаря тому, что я пишу о том, что знаю».
Хэмингуэй начал свой путь писателя сборником рассказов «В наше время», изданным в Нью-Йорке в 1925 году. Ведущая тема в нем – воспоминания о войне. Главные герои – «потерянное поколение». Этим термином Хэмингуэй объединил людей, судьбы которых перемолола в труху война, которым после ее окончания некуда было идти потому, что на поле боя они ушли школьниками или студентами, а вернулись постаревшими на десятки лет, не имея и малейшего понятия о том, как теперь жить. В своих дальнейших рассказах и романах о войне ему удавалось предельно точно отразить внешний мир и психологическое состояние своих героев. Всё это достигалось с помощью подтекста. Этот метод Хэмингуэй часто использовал и довел его до вершины, до так называемого «айсберга». Этот прием маскирует авторскую идею и отношение, но сохраняет эмоциональную связь с читателем до такой степени, что закрывая книгу Хэмингуэя, появляется ощущение, что ты только что был участником разворачивающегося повествования.
«Все хорошие книги похожи тем, что они правдоподобнее действительности, и когда ты заканчиваешь читать, остается ощущение, будто все описанное произошло с тобой, а затем — что это принадлежит тебе: добро и зло, восторг, раскаяние, скорбь, люди, места и даже погода. Если ты можешь дать все это людям — значит, ты писатель»
Возвращаясь к вопросу о том, «как писать?» можно сказать, что надежнее всего будет повторить весь жизненный путь писателя со всеми ямами и ухабами. Ведь стиль и мироощущение формируются только опытом. «Во-первых, нужен талант, большой талант. Такой, как у Киплинга. Потом самодисциплина. Самодисциплина Флобера. Потом нужно ясное представление о том, какой эта проза может быть, и нужно иметь совесть, такую же абсолютно неизменную, как метр-эталон в Париже, для того чтобы уберечься от подделки. Потом от писателя требуется интеллект и бескорыстие, и самое главное — умение выжить».
Но в середине 50-х годов прошлого века, редактор The Paris Review Джордж Плимптон встретился с Эрнестом Хэмингуэем, где последний поделился некоторыми секретами.
При жизни он настаивал на том, что говорить о писательстве – это попусту тратить время, однако в своих письмах и интервью, возможно и не желая того, он говорил об этом: «Нет никакого символизма. Море – это море. Мальчик – это мальчик, а рыба – рыба. Весь символизм, о котором рассуждают люди, — это дерьмо собачье. То, что происходит по ту сторону – это то, что ты видишь, когда имеешь некие знания».
Следует отметить и метод написания текстов, который практиковал Эрнест Хэмингуэй. Так, Сэлинджер писал свои романы голым, Набоков заканчивал свои произведения лежа, а Хэмингуэй писáл стоя. Джордж Плимптон рассказывает: «Эта привычка была у него с самого начала. Он стоит в мокасинах, которые ему велики, на шкуре антилопы, перед ним — печатная машинка и доска для записей на уровне груди».
«Нет никакого символизма. Море – это море. Мальчик – это мальчик, а рыба – рыба. Весь символизм, о котором рассуждают люди, — это дерьмо собачье. То, что происходит по ту сторону – это то, что ты видишь, когда имеешь некие знания»
Хэмингуэй начинал писать сразу, как только чувствовал внутренний позыв. Когда слова не могли держаться внутри и вырывались наружу. Сам Хэмингуэй говорил: «Если вам хочется избавиться от какой-то мысли, запишите ее». Приступая к работе, он клал бумагу на доску для чтения, облокачивался на нее левой рукой и писал. Почерк его был крупным, как будто детским, и он так же по-детски забывал о знаках препинания, а вместо точки порой ставил крестики. Хэмингуэй переключался на машинку только в том случае, когда текст шел быстро или когда это были диалоги.
Он пристально следил за своим творческим прогрессом. К стене под охотничьим трофеем – головой газели – он прикрепил стенку картонного ящика, на которой была нарисована таблица. Цифры в ней обозначали ежедневное количество написанных слов, «которые изменяются от 450, 462, 1250 обратно к 512 — лучшие результаты были сделаны в те дни, когда Хемингуэй брал дополнительную работу, чтобы на следующий день не чувствовать себя виноватым за то, что он потратил время на рыбалку в Гольфстриме», — рассказывал Джордж Плимптон.
«На девяносто страниц дряни я пишу одну страницу, достойную восхищения. Дрянь я, по возможности, отправляю в корзину для мусора». Хэмингуэй мог писать в каких угодно условиях — в номерах испанских отелей и на чердаках Парижа — и говорил: «Если писатель перестанет наблюдать, ему конец».
Хэмингуэй принимался за работу ранним утром и очень ценил время. «Когда я работаю над книгой или рассказом, то предпочитаю писать ранним утром — как только появятся первый лучи. Никто тебя не побеспокоит в это время, несмотря на прохладу или даже холод ты идешь работать, и пока пишешь — согреваешься. Пишешь ровно до того момента, пока из тебя еще сочится сюжет, пока ты еще знаешь, как будут развиваться события. Ты останавливаешься, чтобы прожить до следующего утра и снова взяться за работу. И так каждый день, начиная, скажем, с 6 часов утра и до полудня», — рассказывал Хэмингуэй.
«Попробуйте найти все это в одном лице, при том что это лицо сможет преодолеть все те влияния, которые тяготеют над писателем. Самое трудное для него — ведь времени так мало — это выжить и довести работу до конца»
Многие пытались писать, как он. Но чаще эти люди были лишь подражателями, которые проводили большую часть дня в барах, и чьи тексты не отличались глубиной размышлений, сложной психологией персонажей. Тем более там нельзя было найти никаких «айсбергов».
На счастье, всем поклонникам таланта Хэмингуэя, в наше время вполне реально почувствовать себя в шкуре писателя. Совсем недавно был создан специальный сервис, который научит вас писать как Хэмингуэй. Одноименный сервис Hаmingway выделяет длинные и сложноподчиненные предложения в вашем тексте — так будто бы это сделал сам Хэмингуэй, который в тексте использовал преимущественно глаголы, отдавая предпочтение действию. Параллельно сервис ведет статистику простых предложений и указывает, какие сложные слова можно заменить простыми. По итогу сервис выдает среднюю оценку читабельности вашего шедевра по 50-бальной шкале.
Эрнест Хэмингуэй оставил большой след в истории мировой литературы. Интересно, как бы выглядели современные популярные произведения, если бы руку к ним приложил сам Хэм? Мы озаботились этим вопросом, и вот что из этого получилось. Перед вами несколько отрывков из современной литературы, которые мог бы написать сам писатель.
— Самое удивительное, что мне совсем не больно, — сказала Анастейша. – Только так и узнают, когда это начинается.
— Неужели совсем не больно?
— Нисколько. Правда, запах. Но ты уж прости. Тебе, должно быть, очень неприятно.
— Перестань. Перестань, пожалуйста.
Койка, на которой она лежала, стояла под заурядной тенью другого небоскреба, и, глядя дальше, на залитую слепящим солнцем долину, она видела другие здания, а в небе парили птицы, отбрасывая вниз быстро скользящие тени.
Джек Торренс был худ и изможден многочисленными попойками, щеки его покрыты щетиной, вызванной небрежностью к собственному существованию. Волосы с них спускались до самой шеи, на руках до сих пор виднелись остатки мела со времен, когда он преподавал в школе. Кожа их потрескалась от сухости и напоминала трещины в давно уже мертвой безводной пустыне.
Все на нем было старое. Он стучит печатной машинкой, пытаясь найти вдохновение, но постепенно сходит с ума. Отель, в котором он поселился, был построен на месте старого индейского кладбища.
— Не люблю рыбу.
— Как бы не так, — сказал Холлоран. – Просто тебе не попадалась рыба, которой ты по душе.
Осенью война все еще продолжалась, но для нас она была окончена. На Севере в это время года было холодно и темнело рано. Зажигали свечи, и было приятно бродить по улицам. Мерзлые выпотрошенные туши зверей тяжело свисали до земли, а мелкие птицы качались на ветру, их перья трепетали. С гор дул ветер. Во дворе мы почти всегда встречали похоронную процессию. Обратная дорога показалась более длинной и холодной, хотя ветер стих и солнце поднялось выше.
— Дезертир принял смерть отважно, — проговорил Робб. Высокий и широкоплечий, он рос день ото дня.
— Нет, — негромко ответил Джон. – Это не отвага. Он окоченел от страха. Мог бы и посмотреть ему в глаза, Старк.
— Спорим, я буду первым у моста?
— По рукам, — ответил Джон, посылая своего коня вперед.
Дверь паба «Три метлы» мадам Розмерты отворилась. Вошли трое и сели за стол. На улице уже темнело. За окном зажегся фонарь. Вошедшие просматривали меню. Гермиона глядела из-за стола на лестницу. Туда отправился Гарри. Не желая того, он услышал разговор о его дяде.
— Об укрытии семья Гарри знал только Блэк. И он выдал эту тайну, — сказала одна.
— Он не только привел убийцу в их дом, но и сам убил одного из их друзей — Питера, — добавил второй.
— И Питер пытался предупредить родителей Гарри.
— Блэк – крестный отец Гарри.
От услышанного Гарри, не помня себя, сбежал вниз по рассохшимся деревянным ступеням паба прямо на улицу, где который день было снежно, как в горах.
Сейчас, когда прогресс дошел до того, что не нужно особого труда, чтобы подделать произведение искусства. Когда продается почти все, мы вспоминаем еще одну фразу Хэмингуэя: «Писать на самом деле очень просто. Ты просто садишься перед пишущей машинкой и начинаешь истекать кровью». Поэтому, если вы хотите стать кем-то, лучше всего стать собой. Писательство, настоящее писательство – это навык, который нужно развивать.
Текст: Мария Ключникова