Анастасия Кузьмина: «Мне больше нравится быть внутри процесса»
8 июня 2015, 09:00
ARTIST TALK с Анастасией Кузьминой о потребительстве и вещизме, страхе смерти и вере, «Черном квадрате» и внутренней пустоте.
В рубрике ARTIST TALK — медиахудожница Анастасия Кузьмина, лауреат Сырной Премии имени Серого Обозревателя 2015 и номинант на премию Кандинского 2013, участница выставки «Большие надежды» в Манеже и многих других групповых выставочных проектов в Москве и Европе. Екатерина Фролова поговорила с Анастасией Кузьминой о потребительстве и вещизме, страхе смерти и вере, «Черном квадрате» и внутренней пустоте.
Эмоционально меня впечатлило твое первое видео «exit», но никакого описания к нему на твоем канале Vimeo нет. Поэтому хочу спросить, правильно ли я поняла, что в нем ты говоришь о попытке художника сбежать от давления институций?
Такая интерпретация тоже имеет место быть. Но все же, я не ограничиваюсь только ролью художника, меня интересует человек в целом. Это побег не столько от художественных институций, а скорее, вообще из руин прошлого. Такой институцией был государственный университет, в котором я провела 5 лет, и в конце мне показалось необходимым шагом зафиксировать это переживание – замкнутости пространства, устаревшего мира — и превратить все в жест побега. В тот момент я вряд ли думала о художественных институциях и о роли художника, потому что только начинала заниматься современным искусством. Но я и сейчас часто думаю о форме побега и ухода из повседневности.
«Когда знаешь, для чего это делается, становится просто»
В своем портфолио ты пишешь, что главная тема твоего творчества — исследование повседневности, но перформанс «Новый год» в поезде Москва-Петербург, получается, выходит за рамки этой темы, ведь ты, по сути, создала праздник там, где его не ожидали. Какая реакция была у людей, когда они узнали, что стали «избранными» и что другие пассажиры в ту ночь не получили в подарок от вас мандаринов?
Думаю, они обрадовались (Улыбается. – Прим. автора). А вообще, люди сначала не поняли, что стали какими-то избранными. Многие думали, что это подарок от РЖД и что такое не только у них в поезде, а вообще во всех поездах России происходит, что было бы, наверное, феерично (Улыбается. – Прим. автора). Я не ставлю акцент на избранности, это могло бы и вправду быть в любом поезде и вагоне, тут важно было задокументировать это происшествие и сделать слепок праздничной повседневности в российской действительности. А что как не поезд может нам поведать о России?!
Видеоинсталляция «В Новый год», Настя Кузьмина
Видеоинсталляция «В Новый год», Настя Кузьмина
Твои работы «Хлам» и «Накопление» посвящены проблемам потребительства в обществе. Как ты думаешь, можно ли избавиться от этой неутолимой тяги жадного потребления не только в отношении вещей, но и чувств, эмоций, или это логический этап развития общества, с которым бесполезно бороться?
Думаю, это инстинкт на уровне животного, который рождается обществом, цивилизацией, социумом. Он есть, и это данность, порой мы сами не замечаем, как вовлекаемся в этот водоворот. Я обычно останавливаюсь, прихожу в ужас, но ничего не могу изменить, могу стать просто отстраненным наблюдателем. Можно уйти в леса и горы, это, кстати, помогает, но и такая жизнь рождает другие инстинкты.
Ты не испытывала чувство смущения или стыдливости, раздеваясь для перформанса «Накопление»?
Это был первый мой перформанс для публики, поэтому, конечно, я столкнулась с внутренними барьерами. Но, когда знаешь, для чего это делается, становится просто.
Перформанс «Накопление», Настя Кузьмина
Перформанс «Накопление», Настя Кузьмина
Перформанс «Накопление», Настя Кузьмина
Хочу еще поговорить про агрессивный «Хлам». Получается, что накопительство и мещанство — это пороки исключительно патриархального общества?
Без исключения, это пороки всего общества.
Ты негативно относишься к моде? Ведь она порождает вещизм — культ красивых или «актуальных» вещей.
Это же перформанс не про моду. Скорее, меня пугает перепроизводство всего вокруг, что рождает беспомощность.
Ты получала грант от Музея современного искусства «Гараж». Что ты создаешь или уже создала на эти деньги?
Сейчас я на него живу, снимаю мастерскую, покупаю какие-то инструменты для работы, экспериментирую с материалами. В данный момент работаю над видеоинсталляцией, которую должна показать в «Гараже».
«В 2013 году что-то летало в воздухе такое, что ты думал о завтрашнем дне, как о чем-то светлом и таинственном»
Ты была номинирована на премию Кандинского в 2013 году, расскажи, что лично для тебя значат различные премии, статусы, титулы. Что сегодня значит «сделать карьеру» для художника?
В карьерных стратегиях ничего не смыслю, думаю, помимо создания работ, нужно уметь постоянно общаться с нужными людьми. Как однажды сказала моя знакомая: «Пить шампанское — это тоже работа». Премий у нас нет хороших, все об одном, но выбора особенно нет, поэтому все равно, скрипя зубами, подаешь в последний момент заявку. Ну, это как выиграть в лотерею, что-то вроде того. При этом эти выигрыши и победы важны. Это в первую очередь поддержка и интерес к твоим высказываниям. Считаю, что любому художнику это необходимо.
«Внутренняя пустота — из-за отсутствия веры, цели и понимания себя и невозможности справиться с окружающей системой»
Ты жила в арт-резиденции во Франции, мне интересно, как относятся к современным художникам французы и чего от художников ждут в Европе? Ты приметила что-то особенное в повседневной жизни французов, отличное от нашего?
Это был обмен между французской школой в городе Ренн и школой им. Родченко. Сначала пять студентов приехали в Москву, а через два месяца мы поехали в Ренн, чтобы сделать совместную выставку про ВДНХ. Неделю, что я там провела, мы все время были в работе, и у меня, к сожалению, не осталось времени провести соцопрос среди обычных французов, но вопрос хороший. Главным был интересный опыт коммуникации и работа над одним делом.
С какими стереотипами о российском современном искусстве или о русских тебе приходилось сталкиваться во Франции?
Русские – это водка.
Твой перформанс «Процесс» вызвал у меня прямые ассоциации к «Черному квадрату» Малевича. Насколько справедливы такие сравнения и связи, на твой взгляд?
Ну, я за разные интерпретации, это всегда интересно. Конечно, черный прямоугольник или квадрат в рамке будут отсылать к Малевичу. Для меня же здесь был важен процесс – печатаешь фотографию, вешаешь ее на стену, и она исчезает на твоих глазах. Тут интересна множественность и невозможность полностью схватить картинку. Зритель мог увидеть вначале все изображение, но через минуту он, скорее всего, уже забудет, что он видел, так как его внимание полностью отдавалось процессу исчезновения. На тот момент я рассматривала фотографию через время и память.
«Премий у нас нет хороших, все об одном, но выбора особенно нет, поэтому все равно, скрипя зубами, подаешь в последний момент заявку. Ну, это как выиграть в лотерею, что-то вроде того. При этом эти выигрыши и победы важны»
В серии видео «Галлогениды» ты рассуждаешь о том, что все исчезает и по сути смертно. И люди, и воспоминания, и само искусство. Не страшно ли думать о смерти, когда нет веры во что-то бесконечное?
Почему же нет? Вера как раз есть. Макклюэн говорил: «The medium is the massage» («Медиум и есть сообщение»). Ну, вот тут фотография как медиум сама нам обо всем говорит. Есть время и память, и они меня сильно интересуют.
С медиахудожницей Надей Гришиной ты создала перформанс «Мышиная возня» и его яркую видеодокументацию. Что это за загадочное вещество, за которое вы боретесь? Очень уж похоже на наркотическое. Или это такая метафора «личной выгоды», ради которой и затевается «мышиная возня» — нечистоплотная конкуренция, интриги и т.д.?
Придумывая эту работу, для съемок мы с Надей изготавливали вещество, похожее на живую субстанцию. И в процессе мы стали улавливать странное воздействие – его все время хотелось держать и мять в руках. Мы даже порой никак не могли начать съемки, потому что не могли от него оторваться (Смеется. – Прим. автора). На выставке мы сделали очень много этого вещества и повесили на батарею, и когда люди узнали, что его можно трогать, они начали отрывать себе куски и ходить по выставке и мять их. Это показалось нам интересным, некое психологическое воздействие, когда общая одержимость проявлялась через кусок материи, который, одновременно, играл важную роль в видеодокументации.
Видео «Возня», Настя Кузьмина и Надя Гришина
Инсталляция «Возня», Настя Кузьмина и Надя Гришина
Инсталляция «Возня», Настя Кузьмина и Надя Гришина
Хочу снова вернуться к «Хламу». Можно ли сделать следующий вывод, что «некритичное переживание современности» порождает агрессию? Агрессию, которая, давит этих же пассивных личностей.
Можно, но перформанс не об этом.
Именно «внутренняя пустота», про которую ты говоришь с перформансе «Накопление», рождает желание обрастать вещами и возводить обладание ими в культ. А что рождает внутреннюю пустоту у наших современников, как ты считаешь?
Внутренняя пустота — из-за отсутствия веры, цели и понимания себя и невозможности справиться с окружающей системой. Сейчас, как никогда, это сложно осуществить, слишком много всего. И мне интересно рассматривать не саму систему, а, скорее, реакцию человека на эту систему, здесь важен молодой человек сегодняшнего времени, способный преодолевать пространства, ситуации, вещи, образы, этими же вещами и создаваемыми.
«Возможно, уже прошло время героев. Но о нем все равно хочется говорить и искать его»
Настя, почему ты выбрала именно перформанс и видео-арт как язык своего творчества, а не стала, например, заниматься режиссурой арт-хаусных фильмов?
Мне не интересно создавать фильмы. Мне больше нравится быть внутри процесса, когда существует живое действие, спонтанность решения, форма, чистота образа и все, чтобы воплотить это через единственный жест.
В инсталляции «Петля» ты поднимаешь проблему, что для достижения мечты нужно совершить внутренний подвиг и задаешься вопросом «Кто сегодня готов на героизм?» Что сегодня можно считать героизмом? Ведь даже десять лет назад у «геройства» были иные критерии, чем сейчас.
Не то, что другие критерии, важно, что они просто были когда-то. Сейчас они настолько размыты, что их очень тяжело прощупать. И тут опять встает вопрос о поиске героя сегодняшнего дня. Кто он, есть ли вообще этот герой? Возможно, уже прошло время героев. Но о нем все равно хочется говорить и искать его.
Инсталляция «Петля», Настя Кузьмина и Ира Цыханская
В 2013 году ты с Ирой Цыханской и Леной Артеменко сделала инсталляцию «Безманность», в которой мне ясно видится критическое политическое высказывание. Из громкоговорителя вытекает тесто на «монстрообразную конструкцию», и этот процесс символизирует ожидание реализации обещаний в «неопределенном завтра». Когда я вижу «политическое искусство», то мне всегда интересно, к какому действию автор побуждает зрителя. Какую цель в данном случае преследовала ты?
В 2013 году мы не думали о политическом искусстве, скорее, это была работа с формой. Тогда что-то летало в воздухе такое, что ты думал о завтрашнем дне, как о чем-то светлом и таинственном. А громкоговорители либо молчат, либо дают нелепые обещения, которым не дано сбыться, постоянное «кормление завтраками» ничего, кроме усталости, не порождает.
Инсталляция «Безманность, Анастасия Кузьмина, Ира Цыханская, Лена Артеменко
